Флора и фауна степи и «Степи»

Марина Ченгаровна Ларионова, Людмила Владимировна Маркитан
Россия, Ростов-на-Дону - Санкт-Петербург Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript., Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.

Повесть «Степь» А.П. Чехов назвал «степной энциклопедией». И это не метафора. Степь в повести представлена как географический объект и как культурный символ, с точным авторским знанием ландшафтных реалий и традиционных значений, сформированных в фольклоре и ли­тературе. Флора и фауна «Степи» создают не просто точную природную картину, не только формируют особенности пейзажа и в целом - композиции, но и образуют растительный и животный коды. Все это способст­вует целостной картине степи и «Степи».

Можно сказать, что в значительной степени повесть является «отче­том» ботанико-зоологической экскурсии по приазовской степи. Особый интерес представляют виды животных и растений, встреченные героями во время путешествия, так как многие из них в настоящее время занесены в Красные книги Ростовской области и Российской Федерации. Одно их перечисление заняло бы большую часть статьи. Остановимся на некоторых и постараемся показать, что они «вписаны» в художественную кар­тину повести и что в у Чехова нет ничего случайного.

Первое растение, упомянутое в тексте произведения, это вишня. Вишня (Cerasusvulgaris),с точки зрения ботаники, - это дерево или кустарник. Высотой достигает до 10 м. Цветки белого цвета, цветет в начале апреля. Плод кисло-сладкий. Шарообразная по форме костянка ди­аметром до 1 см. Плоды появляются в конце мая. Черешня, или вишня птичья, отличается сладкими плодами. Существует множество сортов вишни и черешни. На юге России традиционны вареники с вишней.

Помимо того, что цветущая на кладбище вишня позволяет уточнить время действия повести, она привносит в повесть целый комплекс значений. Она становится знаком покидаемого Егорушкой «своего» пространства, домашнего прошлого. Посадка вишневых деревьев на кладбище - специфически южнорусское явление. Вишня на юге России и в Украине актуальна в похоронной и свадебной обрядности, она обладает амбивалентной витально-мортальной семантикой. Потому и клад­бище у Чехова «уютное, зеленое», «весело выглядывают белые кресты и памятники, которые прячутся в зелени вишневых деревьев и издали кажутся белыми пятнами», а когда вишня спеет, «белые памятники и кресты бывают усыпаны багряными, как кровь, точками». Потому и бабушка и отец Егорушки «спят» (С. VII, 14).

Это объясняется не просто особенностью детского сознания, еще не принимающего смерть, не только идеей о смерти-сне и последующем воскресении, но и традиционной южнорусской символикой вишни, создающей свой ассоциативный ряд и «работающей» на представление о человеческой жизни как странствии, путешествии между жизнью и смертью, между смертью и возрождением. У вишни есть и общефольклорная аграрная символика, и специфически брачная, которая актуали- зуется именно на юге России, в русско-украинском пограничье. До сих пор здесь в свадебный каравай вставляют вишневую ветку, если зимой - с искусственными цветами. Поэтому спелая вишня на могильных плитах напоминает Егорушке кровь, а смерть ассоциируется со сном, после ко­торого наступает пробуждение.

Пейзаж степи открывается «сжатой рожью, бурьяном, молочаем, дикой коноплей». В одной этой фразе - точное знание писателем бота­ники. Конопля действительно бывает дикой и культурной. Но сочетание ржи, культурного растения, и сорняковых бурьяна и молочая создает кар­тину дикой природы, в которую вторгается, которую осваивает человек, как Егорушка осваивает незнакомое и страшное пространство степи. Мо­лочай - молочайные (Euphorbiaceae)в степной зоне представлены лишь травянистыми формами. У растений этого семейства прилистники иног­да превращены в волоски, железки или колючки. У большинства видов семейства имеется млечный сок. Химизм веществ, входящих в состав ра­стений семейства, чрезвычайно разнообразен. Почти все виды рода ядо­виты. Отравления молочаями очень тяжелые и вызывают ожоги, долго не заживающие язвы, сильное воспаление слизистых оболочек глаз, губ и носа, нарушение функций желудочно-кишечного тракта с одновремен­ным нарушением нервной регуляции. Упоминание молочая для внима­тельного читателя усиливает мотивы страха и тревоги, испытываемые Егорушкой.

Об одиноком тополе и его художественной роли в повести исследо­ватели писали неоднократно. Но почему именно тополь символизирует одиночество? С естественнонаучной точки зрения это объясняется тем, что тополя действительно обычно растут поодиночке, если они не вы­сажены специально. Тополя (Populussp.)- всегда деревья. Пыльца сухая и разносится ветром. Белые тополя близкородственны осинам. Как и оси­ны, они лишены смолы, сережка у них густо опушена. В естественном состоянии белые тополя всегда приурочены к речным поймам. Черные, или дельтовидные, тополя имеют характерные дельтовидные листья на длинных черешках, колеблющиеся на ветру, как у осин. Молодые ли­стья выделяют душистую смолу. У обоих видов имеются формы с узкой колонновидной (пирамидальной) кроной, которые широко разводятся в южных районах нашей страны и за рубежом.

В контексте повести тополь указывает на близость реки и, таким образом, связывает довольно далеко отстоящие эпизоды, являясь свое­го рода композиционной скрепой. Но в народной символике, в Полесье и на Украине, тополь имеет негативные коннотации, как и осина. Его не сажали вблизи жилья, ибо он, по поверьям, причиняет вред людям. Тополь, растущий вдали от жилых территорий, считался местом обита­ния душ мертвых [Агапкина 2012: 283-284]. Если вишня маркирует хоть и мортальное, но человеческое, «свое» пространство, то тополь - страш­ное, «чужое» для Егорушки пространство степи. Тополь представля­ется Егорушке андрогинным существом. Сначала его называют «он», «красавец», но позже он ассоциируется с графиней Драницкой: «Пре­жде чем Егорушка успел разглядеть ее черты, ему почему-то пришел на память тот одинокий, стройный тополь, который он видел днем на хол­ме» (С. VII, 42). Эта «перемена пола» дерева, странная в тексте повести, находит объяснение в народной традиции, где тополь воспринимается то как мужской, то как женский символ. Его пирамидальная форма ассоци­ируется с мужским началом. Но в украинской народной балладе «Про­вожала мати сына у солдаты» в «тополину» превращается проклятая свекровью невестка. Примечательно, что Чехов в разных произведениях и письмах часто использует диалектную грамматическую форму множе­ственного числа: «тополи», а не «тополя», видимо, от малороссийского «тополя» (ж. р., ед. ч.).

К сожалению, объем статьи не позволяет охарактеризовать другие растения повести. Не менее интересен и ее широко представленный жи­вотный мир.

Насекомые, упомянутые на страницах произведения, - это обычные обитатели степей, которые образуют скрипуче-трескучий хор. Характерное стрекотание издается в результате трения задних ног о кожистые передние крылья или передних крыльев друг о друга. У прямокрылых есть органы, воспринимающие звук, расположенные на голенях передних ног (кузнечи- ковые, сверчковые) или по бокам первого сегмента брюшка (саранчовые). Стрекотание специфично для каждого вида. По этим звукам самцы и самки находят друг друга в период размножения. Если прислушаться, то можно раз­личить два основных типа песен - одни более глухие, скрипение, «шумные», а другие более звонкие, «чистые», содержащие очень высокие тона. Первые принадлежат многочисленным видам саранчовых. Вторые - настоящим куз­нечикам. Видовую принадлежность большинства упомянутых в повести на­секомых установить весьма затруднительно, поэтому приводится описание по крупным таксонам.

Кузнечик встречается в повести несколько раз под разными имена­ми. Сначала «от нечего делать Егорушка поймал в траве скрипача, под­нес его в кулаке к уху и долго слушал, как тот играет на своей скрипке» (С. VII, 23). Скрипачами на Дону называли насекомых, относящихся к се­мейству прямокрылых (Orthoptera): кузнечики, саранча, сверчки, мед­ведки. Затем кузнечика поймал Дениска: «Думая, что это приятно кузне­чику, Егорушка и Дениска погладили его пальцами по широкой зеленой спине и потрогали усики» (С. VII, 27).

Такое детское, непосредственное поведение сближает Егорушку и Дениску в «наивно-пантеистическом» отношении к природе. Но два этих эпизода, где кузнечик назван «скрипачом», а потом «затрещал свою песню», обрамляют фрагмент о пении степи, и кузнечик, таким образом, становится частью этого пения, а оно, в свою очередь, предстает голо­сом космоса, который «представляется говорящим шумом ветра-возду­ха, плеском воды, шелестом листьев» [Фрейденберг 1978: 57]. По словам Е.С. Новик, в архаических культурах «крики животных, скрип дерева, стрекот насекомых и т.д. подвергались интенсивной идентификации, ко­торая вела к семиотизации природных звуков. В результате они расцени­вались не как «шум» (в информационном смысле), а как «голоса», за ка­ждым из которых стоит определенное лицо» [Новик 2003: 131-135]. Песня степи - сама мифологическое существо, не случайно Егорушка долго не может определить ее источник; она «выступает как свидетель и транс­лятор событий» [Неклюдов 2003: 110]. Песня манифестирует реальность и оказывается тождественна этой реальности.

Любопытен с точки зрения соединения естественнонаучного и тра­диционно-культурного смыслов в повести эпизод у реки. Приведем его полностью. «На одном месте камыш вздрагивал, кланялся своими цве­тами и издавал треск - Степка и Кирюха «драли» раков. - Рак! Гляди, братцы: рак! - закричал торжествующе Кирюха и показал действительно рака. Егорушка поплыл к камышу, нырнул и стал шарить около камы­шовых кореньев. Копаясь в жидком, осклизлом иле, он нащупал что-то острое и противное, может быть, и в самом деле рака, но в это время кто-то схватил его за ногу и потащил наверх. Захлебываясь и кашляя, Егорушка открыл глаза и увидел перед собой мокрое смеющееся лицо озорника Дымова. Озорник тяжело дышал и, судя по глазам, хотел продолжать шалить. Он крепко держал Егорушку за ногу и уже поднял дру­гую руку, чтобы схватить его за шею, но Егорушка с отвращением и со страхом, точно брезгуя и боясь, что силач его утопит, рванулся от него и проговорил: - Дурак! Я тебе в морду дам! Чувствуя, что этого недостаточно для выражения ненависти, он подумал и прибавил: - Мерзавец! Сукин сын!» (С. VII, 57).

Герои ловили рака речного узкопалого (Astacusleptodactylus).Реч­ные раки являются самыми крупными пресноводными беспозвоночными и достигают 15 см в длину. Пищей ракам служат более мелкие животные или животные или растительные остатки. Ползает рак по дну голо­вой вперед, но стоит его напугать, как он делает резкий взмах хвостом и уплывает назад. Днем раки чаще всего находятся в убежищах - под камнями, корягами или в вырытых ими самими норах.

В контексте традиционной народной культуры озорство Дымова воспринимается как провокационное поведение, имеющее испытательно-посвятительный характер при приеме в мужской союз. Это специфически мужское поведение. «Демонстративная агрессивность была лишь одной из масок в ролевом поведении неженатых парней, необходимым атрибутом «добра молодца»... Эта личина обязательно надевалась, когда была необходима публичная демонстрация своего статуса, т.е. она всегда была рассчитана на наличие зрителя и партнера-соперника» [Морозов, Слепцова 2004: 194]. Чехов очень точно воспроизводит зафиксирован­ную исследователями практику молодежных развлечений на воде, одно из которых называется «козу драть» или «раков ловить» [Морозов 1998: 115]. Подобные формы озорства были направлены на создание физиче­ского неудобства, например, за щиколотки поднимали вверх ногами, пе­реворачивали [Морозов 1998: 120]. Это же проделывает Дымов: тащит Егорушку за ногу наверх. Вынырнувший Егорушка, в котором ненависть и отвращение пересиливают страх, грубыми, как ему кажется, словами ругает Дымова, который недавно «громко, на всю степь, произнес штук пять нехороших слов» (С. VII, 54). Сквернословие есть своеобразный мужской код, применяемый в мужских сообществах на маргинальных территориях, противостоящих «женским», освоенным землям [Михайлин 2005: 335]. Этот акт уравнивает Егорушку в правах с Дымовым и другими взрослыми.

Некоторые названия рыб и животных в чеховской повести имеют южнорусское происхождение и непонятны большинству читателей. Так, чикамас, или чикамаз, - это речной окунь (Percafluviatilis) длиной до 30 см и массой 200-300 г. Бобырик, или бубырик, - обобщенное назва­ние мелкой сорной рыбы, такой как бычки (песочник, гонец, кругляк и др.) и пескарь. Эти виды рыб широко распространены в опресненных лиманах Азовского моря, Таганрогском заливе, в Дону и его притоках. Старички - это донское название ласточки береговушки (Ripariariparia). Местное название, скорее всего, произошло от слова «старица», так как ласточки чаще всего летают над мелководными водоемами со стоячей водой и ловят насекомых. Гнездятся береговушки в норах по берегам водоемов. Сплюк - местное название мелкой совы сплюшки (Otusscops). Название произошло из-за характерного крика «сплю-ю, сплю-ю». Мелкая птица с характерным для сов окрасом оперенья - струйчато-пестрым. Охотится после наступления темноты. Питается преимущественно насекомыми. Гнездится в дуплах и старых гнездах сорок.

Такое сочетание «реализма» и «символизма» встречаем только в степных сюжетах фольклора, особенно в казачьих песнях, где степь представлена и как ландшафт, и как символ. Можно предположить, что повесть произвела впечатление на современников, помимо других своих достоинств, органическим соединением в ее авторе естественника и художника. Это, действительно, совершенно новое художественное изображение степи не только по сравнению с предшествующими Гоголем или Тургеневым, но и с современными и последующими Буниным, Платоновым, Е. Носовым.

Литература

1.  Агапкина Т.А. Тополь // Славянские древности: Этнолингвистический словарь. Т. 5. М., 2012. С. 283-284.
2.  Неклюдов С.Ю. Специфика слова и текста в устной традиции // Евразийское пространство: Звук, слово, образ. М., 2003. С. 108-119.
3.  Морозов И.А. Женитьба добра молодца: Происхождение и типология традиционных молодежных развлечений с символикой «свадьбы» / «женитьбы». М., 1998.
4.  Михайлин В.Ю. Тропа звериных слов: Пространственно ориентированные культурные коды в индоевропейской традиции. М., 2005.
5.  Морозов И.А., Слепцова И.С. Круг игры. Праздник и игра в жизни севернорусского крестьянина (XIX-XXвв.). М., 2004.
6.  Новик Е.С. Мифологические представления о голосе в фольклоре и верованиях народов Сибири // Евразийское пространство: Звук, слово, образ. М., 2003. С. 134-156.
7.  Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1978.